Факторы возникновения массовой паники

18 мая 1896 г., в день коронации Николая II, на Ходынском поле (в районе нынешнего Ленинградского проспекта Москвы) собралось более 500 тыс. человек, что значительно превысило вместимость пло­щади.

Устроители же народного гулянья не удосужились принять по­добающих мер по предотвращению давки. Люди были празднично настроены; их побудили прийти к назначенному месту не только же­лание приобщиться к знаменательному событию и участвовать в об­щем веселье, но и надежда на получение царских подарков.

Раздава­ли всего-то по пакету пряников и по кружке с вензелем, но толпа есть толпа, в ней все чувства обострены и «сладкое слово „халява“ тоже звучит с особенной притягательностью. Чей-то крик; «Подарков всем не хватит!» — стал сигналом к превращению толпы из конвенцио­нальной в стяжательную. Вскоре усилившаяся давка заставила по­чувствовать неладное.

Кто-то попытался остановить опасный процесс, запев «Спаси, Господи, люди твоя». Песня была подхвачена, но, ве­роятно, ее ритм оказался не вполне адекватен ситуации.

Во всяком случае, коллективное пение лишь на время замедлило давление, про­должавшее по инерции усиливаться. Обезумевшие от страха люди топтали попадавших под ноги, теряли сознание и гибли в тесноте. Только по официальным данным, в панике погибли 1389 человек и 1300 получили увечья.

Выделяют четыре группы факторов превращения более или менее организованной группы в паническую толпу.

Социальные факторы — общая напряженность в обществе, вызванная происшедшими или ожидаемыми природными, экономиче­скими, политическими бедствиями.

Это могут быть землетрясение, на­воднение, резкое изменение валютного курса, государственный пере­ворот, начало или неудачный ход войны и т. д.

Иногда напряженность обусловлена памятью о трагедии и (или) предчувствием надвигающей­ся трагедии, приближение которой ощущается по предварительным признакам.

Физиологические факторы: усталость, голод, длительная бес­сонница, алкогольное и наркотическое опьянение — снижают уровень индивидуального самоконтроля, что при массовом скоплении людей чревато особенно опасными последствиями.

Так, типичными ошибка­ми при организации митингов, манифестаций и массовых зрелищ становися затягивание процесса, а также безразличное отношение органи­заторов к фактам продажи и употребления участниками спиртных напитков.

В условиях социального напряжения, жары или холода это повышает вероятность паники, равно как и прочих нежелательных пре­вращений толпы.

Общепсихологические факторы: неожиданность, удивление, испуг, вызванные недостатком информации о возможных опасностях и способах противодействия.

Известны случаи, когда паника среди ма­нифестантов возникала из-за того, что многие неверно представляли себе политическую обстановку и статус мероприятия.

Например, люди думали, что оно санкционировано властями, и появление полицейских с дубинками оказывалось шокирующей неожиданностью. Или, наобо­рот, некоторые участники не знали, что акция согласована, и неадек­ватно реагировали на полицейских.

Социально-психологические и идеологические факторы: от­сутствие ясной и высокозначимой общей цели, эффективных, пользу­ющихся общим доверием лидеров и, соответственно, низкий уровень групповой сплоченности.

Вместе с тем история войн, революций, опасных научных экспеди­ций и т. д. дает множество наглядных свидетельств того, как сплочен­ный коллектив единомышленников способен даже при смертельной опасности и крайнем истощении сил сохранять единство действий, не проявляя симптомов паники. Психолог А. С. Прангишвили приводил Другой пример.

«Специальными исследованиями показано,— писал °н, — что среди членов пожарной, медицинской команд и других орга­низаций, которым поручается оказание помощи пострадавшим от зем­летрясения, никогда не имеет место паника».

Объясняя такую стрессоустойчивость, нельзя, конечно, сбрасы­вать со счета индивидуальные качества спасателей или бойцов: тип нервной, эндокринной систем ит. д., что убедительно отмечено в исследованиях В. Ю. Рыбникова. Однако без актуализированной установки на мобилизацию и практическое действие люди часто те­ряют самообладание.

Историки высказывают недоумение по поводу того, что в варфоло­меевскую ночь суровые гугеноты, основа самых боеспособных частей французской армии, позволили парижским бездельникам резать себя, как баранов, не попытавшись организоваться, сопротивляться или хотя бы бежать.

Психологическая атмосфера резни парализовала их волю, сформировала настроение обреченности и установку жертвы.

Структура и динамика человеческих потребностей таковы, что люди могут, потеряв волю и достоинство, впасть в животное состояние. И те же люди при появлении высокозначимых целей способны в букваль­ном смысле стоять насмерть, ложиться под танки и бросаться в огонь.

При этом внешняя оценка их поступков в экстремальной ситуации как героических, преступных или просто глупых сильно зависит от того, насколько собственные ценности наблюдателя согласуются с ценност­ными координатами наблюдаемого поступка.

Что такое слухи, интуитивно кажется ясным, хотя в действитель­ности это понятие вызывает немало путаницы. Энциклопедические и толковые (неспециализированные) словари связывают его с недосто­верностью, ложностью или непроверенностью информации.

При­близительно так оно и трактуется в обыденном сознании. Впрочем, иногда нечто подобное можно встретить и в специальной литературе.

Феномен слухов не только известен с древних времен (до возникнове­ния городов-государств выделять слухи в самостоятельную категорию информационных сообщений, наверное, бессмысленно), но и издавна использовался в целях идеологической и политической борьбы, особенно в войнах.

В книге крупного американского специалиста по психологической войне П. Лайнбарджера приводится неожиданный факт из истории России.

В русских летописях и даже в современном русском языке сохранились свидетельства необычайной многочисленности монголо­татарских войск («тьма-тьмущая»), хотя, согласно данным истори­ческой демографии, они никак не могли быть столь многочисленны.

По всей видимости, монгольские полководцы мастерски вели спецпропаганду, распространяя деморализующие противника слухи-пу­гала, разжигая по ночам гораздо больше костров, чем было практи­чески необходимо, и т. д.

Систематическое изучение феномена слухов началось в США и Германии только после Первой мировой войны. В Америке появились коммерческие фирмы, специализировавшиеся на распространении слу­хов, где можно было заказать нужный сюжет в нужной аудитории, оплатив «услугу» по прейскуранту. Это делалось, например, в целях рекламы товара или подавления конкурента, борьбы с профсоюзами.

Бесспорно, слухи могут содержать недостоверную информацию, равно как и официальные сообщения. В первые дни Великой Отече­ственной войны почтовые отделения по всей стране безоговорочно при­нимали посылки в города, уже оккупированные немцами, чтобы опро­вергать «вредные слухи».

После Чернобыльской катастрофы власти стремились разоблачить слухи об опасной радиации. Поэтому, вопре­ки расхожему словоупотреблению, степень достоверности не имеет ни­какого отношения к тому, квалифицируем ли мы некоторую информа­цию как слух.

Важно то, что она (информация) передается по сетям межличностного общения.

Конечно, не всякий межличностный контакт, даже самый конфи­денциальный, включает передачу слухов. Если вы сообщаете о своем отношении или оценке общего знакомого (нравится — не нравится) или излагаете научную (философскую, религиозную и т. д.) концеп­цию, все это не слухи.

Циркуляция слуха происходит тогда, когда вы сопровождаете оценки, мнения, отношения, планы и доктрины не из­вестными собеседнику сведениями о предмете — факты из биогра­фии того самого знакомого, нечто прочитанное в журнале и т. д.

Таким образом, для исходной дефиниции необходимы и достаточ­ны два критерия — наличие предметной информации и канал, по кото­рому она сообщается. Слух — это передача предметных сведений по каналам межличностного общения.

Почему же на изучение этого феномена тратится столько сил и средств? Важность такой работы обусловлена тремя обстоятельствами.

Во-первых, слухи — валидный источник информации об обще­ственном мнении, политических настроениях, отношении к руководству, государственному строю, средствам массовой информации и т. д. Осо­бенно возрастает роль этого источника тогда, когда иные методы сбора информации затруднены.

Даже при самой либеральной и благоприят­ной обстановке анализ циркулирующих в обществе слухов существен­но дополняет картину, складывающуюся на основании более традици­онных и, как правило, более опосредованных методов, ибо люди не всегда склонны и готовы откровенно делиться своими мнениями и не всегда отчетливо осознают свое настроение и отношение к политиче­ским событиям.

Во-вторых, слухи часто служат катализатором социально-по­литических настроений и событий, поэтому их учет помогает прогно­зировать процессы в обществе и обогащает опережающую модель си­туации.

В-третьих, циркулирующие слухи являются активным фактором формирования настроений, мнений, а соответственно, поведения лю­дей и вызываемых им политических событий.

Таким образом, оперирование слухами — это дополнительный ин­струмент политического влияния.