Границы и безграничность развития науки

Первая и наиболее бросающаяся в глаза особенность научно-технического прогресса — это необы­чайное ускорение темпов его развития. На протяжении по­следних 100 лет наука внесла в жизнь человечества больше революционных изменений, чем выпало на его долю за всю предшествующую историю.

Электричество, железные дороги, автомобили, телефон, самолеты, телеграф, кино, радио, телевидение — все эти достижения науки, которые в корне изменили условия нашего существования,— вош­ли в быт на протяжении жизни всего лишь одного-двух поколений. Еще живы люди, которые наблюдали за пер­ выми полетами «аппаратов тяжелее воздуха», присутство­вали на первых сеансах кинематографа, а их внуки уже совершают космические полеты.

«Боже мой,— восклицает Валентин Катаев в повести «Трава забвенья»,— я еще помню лучину! А ведь только что по телевизору с нашего искусственного спутника пере­давали панораму Луны!». 

Имеется возможность довольно четко определить вре­мя, с которого ускорение темпов научно-технического раз­ вития стало особенно ощутимо: это начало первой индустриальной революции. До нее от одного технического нов­шества до другого могли пройти целые столетия или даже десятки столетий.

Техника развивалась на основе эмпири­ческих знаний и накопленного опыта, что обеспечивало лишь медленную ее эволюцию в рамках уже найденных и освоенных принципов. Человек в борьбе с природой мог рассчитывать главным образом на свои весьма ограничен­ ные физические возможности.

Первая индустриальная ре­волюция характеризовалась тем, что два основных потока человеческой деятельности — труд производственный труд интеллектуальный,— которые до этого почти не со­прикасались, устремились навстречу друг другу. Благодаря сращению науки с производством человек начал использо­вать в борьбе с природой познанные ее закономерности, противопоставлять природе «скрытые» силы самой приро­ды.

При этом открылись поистине безграничные возмож­ ности для наращивания научно-технического потенциала. Сращение с материальным производством живитель­ нейшим образом отразилось на самой науке, послужило стимулом к ее ускоренному росту.

Причем, как уже отме­чалось, чем шире теоретический фундамент уже достигну­ тых знаний, тем больше возможностей для появления но­ вых знаний, тем успешнее и стремительнее движение теоретической мысли вперед. Эту закономерность Ф. Эн­гельс подметил еще в 40-х годах прошлого века. В «Диа­лектике природы» он выразил ее математически точной фразой: со времен Коперника развитие науки «усилива­лось, если можно так выразиться, пропорционально квад­ рату расстояния (во времени) от своего исходного пунк­та».

Современная наукометрия подтверждает факт ускорен­ ного развития науки. Известный американский исследова­тель науки Д. Прайс обосновал на большом фактическом и статистическом материале факт экспоненциального ро­ ста науки, согласно которому наука в течение двух или трех столетий растет по закону сложных процентов, умножаясь на какой-то постоянный коэффициент в равные пе­ риоды времени.

Согласно этому закону такие параметры развития науки, как число ученых и количество публика­ ций, удваиваются за период от 10 до 20 лет. Десятилетний период удвоения публикаций получается в том случае, если качество научных работ не учитывается, если же учитываются научные труды только очень высокого каче­ства, то период удвоения приближается к 20 годам.

Число выдающихся физиков удваивается каждые 20 лет, в то время как число бакалавров — каждые 15 лет, а число ин­ женеров — каждые 10 лет.
Из этого закона следует факт, поражающий наше вооб­ ражение: от 80 до 90% числа всех когда-либо живших уче­ ных нового времени являются нашими современниками!

Мы стоим не только «на плечах», как выразился в свое время Ныотои, интеллектуальных гигантов, но и плечом к плечу с ними, ибо большая часть всемирной научной ра­ боты в количественном отношении была произведена на па­ мяти живущего поколения.

Из закона экспоненциального роста науки следует так­ же, что в ближайшие 10—20 лет в науке предстоит сделать столько же, сколько было совершено со времени Коперни­ка и Ньютона. Те великие достижения науки, которыми мы сейчас так гордимся, через пару десятилетий будут рас­ сматриваться с такой же интеллектуальной высоты, с ка­ кой мы смотрим сейчас на достижения ученых XVII— XVIII вв.

Ускоренным темпам развития науки соответст­ вуют темпы, с которыми идет устарение уже добытого знания, его «моральная амортизация». Это дает некоторое, хотя и неточное, представление о лавинообразном потоке научной деятельности, о ее грандиозных перспективах.

Как ни впечатляющи цифры Д. Прайса, свидетельст­ вующие о необычайном росте количественных параметров науки, следует признать, что они совершенно недостаточ­ ны для характеристики роста науки в нашей стране.

Рассмотрим один из основных показателей — рост чис­ ла научных работников (в тыс.):

Мы видим, что период удвоения отнюдь не оставался в истории нашей науки постоянным. С 1914 по 1926 г. прирост числа ученых очень незначителен. Следует удив­ ляться, что он вообще имел место в это время тяжелых ис­пытаний для страны.

Зато в нормальных условиях социадиетического развития (с 1926 по 1940 г.) прирост ученых шел невиданно быстрыми темпами, их количество удваи­валось каждые пять лет, т. е. шло по крайней мере вдвое быстрее, чем в наиболее развитых капиталистических стра­ нах мира.

Следующий период удвоения, совпавший с Ве­ ликой Отечественной войной, составил, очевидно, 12— 13 лет. За десятилетие с 1950 по 1960 г. число ученых воз­ росло более чем вдвое. Особенно быстро количество науч­ ных работников растет с конца 50-х годов. Здесь период удвоения составляет от пяти до шести лет.

Д. Прайс полагает, что мы переживаем в настоящее время переломный момент: а именно момент, вскоре после которого последует выполаживание кривой, характеризую­ щей рост науки, иначе говоря, затухание темпов ее разви­тия.

«В пределах жизни одного человеческого поколения наука должна будет отказаться от традиционного экспо­ ненциального роста и приблизиться к критической точке, маркирующей ее переход к старческой дряхлости». Од­ ним из признаков «насыщения» науки Прайс считает то обстоятельство, что в США ученые и инженеры уже со­ставляют около 2 % рабочей силы.

Д. Прайс утверждает, что в США, СССР и некоторых странах Европы примерно с 1950 г. рост количества науч­ ных работников и литературы все более и более отстает от средних темпов, какими этот рост осуществлялся в те­ чение последних трех столетий. Можно с полной опреде­ленностью сказать, что но крайней мере в отношении СССР этот вывод Прайса совершенно не соответствует дей­ ствительности.

В СССР научных работников больше, чем в США (см. очерк тринадцатый). По логике вещей, мы должны были бы находиться ближе всего к «порогу насыщения». Есть ли какие-нибудь факты, указывающие на это? Помимо того что темпы роста числа научных работников у нас почти вдвое превышают темпы их роста в США, есть основания считать, что высокие темпы роста сохранятся и в будущем. Об этом свидетельствует, в частности, рост количества на­ ших аспирантов, показатель, косвенно характеризующий потенциальный рост научных работников.

Из таблицы явствует, что за последнее пятилетие число обучающихся аспирантов выросло у нас почти в 3 раза, а число окончивших аспирантуру — более чем в 3 раза. К тому же следует учесть тенденцию к постоянному уве­личению численности обучающихся в наших высших учеб­ ных заведениях.

Специалисты Госплана СССР полагают, что уже к 1980 г. число студентов в вузах Советского Сою­ за достигнет 8 млн. человек (если не больше). Для их обу­чения потребуется примерно 600 тыс. преподавателей и профессоров, т. е. почти столько же, сколько составляет ныне численность всех научных работников. Не исклю­чено, что к концу XX в. в повестку дня у нас встанет вопрос о всеобщем высшем образовании. Реализация этой великой гуманистической задачи потребует усилий многомиллион­ной армии преподавателей высокой научной квалифика­ции.

Незначительное снижение темпов роста ученых воз­ можно в ближайшие два-три года вследствие того, что сей­ час в науку вступает поколение, родившееся в годы войны. К началу 70-х годов темпы роста, вероятно, снова несколь­ко возрастут. Но вряд ли они превысят максимальную точ­ку — удвоение за пять лет.

Если некоторое выполаживание кривой, характеризую­ щей рост числа научных работников в СССР, и произойдет в последующие десятилетия вследствие того, что упор бу­ дет делаться не на экстенсивный, а на интенсивный путь развития науки, то во всяком случае в границах нынеш­него мирового стандарта (удвоение за 10 лет). Это озна­чает, что к концу века в стране будет насчитываться не­ сколько более 10 млн. научных работников. Цифра вполне умеренная, учитывая усиление роли науки во всех сферах жизни общества. Во всяком случае, о «потолке» в развитии науки она никак не свидетельствует.

В принципе число работников науки будет расти, пока но приблизится к числу всего работоспособного населения земли. Можно предполагать, что это произойдет в XXII в. Такое предположение представляется невероятным. Но вдумаемся в логику цифр и фактов.

Если мы хотим получить представление о перспекти­вах роста сферы научной деятельности в целом, то должны учитывать не только научных работников, но и научно- вспомогательный персонал, всех занятых производством научного знания. В 1966 г. в науке и научном обслужива­нии было занято 2 млн. 741 тыс. человек.

Для социального прогнозирования развития науки важно иметь в виду, что общее число людей, занятых в ней, должно расти несколь­ ко быстрее, чем число научных работников.
Наука становится все более видной отраслью народного хозяйства. В ней занято больше людей, чем, например, в таких развитых областях, как железнодорожный транспорт или связь.

К тому же наука растет быстрее, чем любая другая отрасль народного хозяйства.
Темпы роста занятых в науке и научном обслуживании несравнимы даже с наиболее сильно растущими сферами народного хозяйства (строительство, здравоохранение, просвещение), они превосходят их в 2—3 раза. За четверть века (с 1940 по 1965 г.) количество занятых в науке и научном обслуживании возросло более чем в 7 раз, в то время как число занятых в промышленности лишь удвои­лось, в здравоохранении выросло в 2,8 раза, в просвеще­нии — в 2,4, в строительстве — в 3,4 раза.

В соотношении отраслей народного хозяйства намеча­ются новые коренные преобразования, сравнимые по сво­ ему значению с наиболее значительными из тех, которые имели место за всю историю человечества. Человечество не раз переживало ломку сложившихся укладов жизни и производства.

Прежде всего следует сказать о переходе от охотничьего и кочевого образа жизни к оседлому земле­ делию как главному виду производительной деятельности. Этот переход, длившийся в истории общества целые тыся­челетия и не завершившийся у многих народов Африки, Латинской Америки и по сей день, некоторые исследова­тели называют аграрной революцией.

Все великие цивилизации прошлого были аграрными цивилизациями, основывались преимущественно на землсдельческом труде подавляющего большинства населе­ния. И это продолжалось в Западной Европе вплоть до конца XVII в., когда бурное развитие торговли, ремесла, мануфактуры увенчалось первой индустриальной револю­цией.

Первая индустриальная революция имела исток в коренном изменении технологического способа производ­ства, т. е. прежде всего способа соединения человека и техники. Преобразование орудия ручного труда в рабочую машину повлекло за собой, как мы уже видели, изменение функций трудящегося.

Труд из ручного, ремесленного, ин­дивидуального превратился в непосредственно обществен­ный, механизированный процесс труда. Этот факт вызвал грандиозные и далеко идущие преобразования в социаль­ной и экономической структуре общества. Земледелие пе­ рестало задавать тон в экономической жизни страны. Кре­стьянин сгонялся со своего надела и превращался в фаб­ричного рабочего. Основными классами общества стали уже не феодалы и зависимые крестьяне, а буржуа и про­ летарии со всеми вытекающими отсюда последствиями по­ литического характера.

Вторая индустриальная революция, берущая исток в автоматизации производства, означает новое кардинальное изменение рода деятельности трудящихся масс, переход к новому хозяйственному укладу жизни. Промышленность, бывшая ведущей отраслью хозяйст­ва, примерно с середины нашего столетия начинает сда­вать свои позиции в наиболее развитых странах.

Это выра­зилось прежде всего в снижении темпов прироста населе­ния, занятого в промышленности. Абсолютное число заня­тых в промышленности все еще продолжает расти, но удельный вес их по отношению к общему числу трудящих­ ся падает. В 1940 г. промышленно-производственный пер­ сонал нашей страны составлял 38,3% всех рабочих и слу­жащих, в 1950 г. его численность снизилась до 37,8, а в 1965 — до 35,1% 12.

Процессы комплексной механизации и автоматизации производства ускорят в ближайшие десяти­ летия эту тенденцию, которая захватит в еще большей сте­ пени сельское хозяйство, а также транспорт и связь, т. е. все производственные отрасли народного хозяйства.

Часть высвобождающейся рабочей силы найдет себе применение в интенсивно растущей сфере услуг. Эта сфе­ра труднее поддается автоматизации, во всяком случае в течение XX в. вряд ли можно рассчитывать на полную замену человека техникой в парикмахерских, ресторанах, магазинах и пр. Затем, видимо, последует сужение и сфе­ры услуг.

Популярность различных автоматов в этой сфере и распространение системы самообслуживания убеждают нас в этом. Остаются такие области, как здравоохранение, просве­щение, наука, искусство, административно-управленче­ский аппарат. Что касается последнего, то в коммунистическом обществе организаторские и управленческие функции перестанут быть профессиональными, кроме того, для их выполнения потребуется высокая научная подготовка. Разновидностью научной деятельности станут (и уже сей­ час становятся!) здравоохранение и просвещение. Подлин­ный врач, как и хороший педагог, не может не быть иссле­дователем.

Хотя поликлиники и школы отнюдь не чураются нови­ нок технического прогресса, но здесь в пределах предви­димого будущего техника будет играть чисто вспомогатель­ ную роль. Характер труда педагога и врача в высшей сте­пени человеческий, ибо предметом их деятельности служит сам человек, и в высшей степени творческий, так как каж­дый человек — индивидуальность, методы стандартизации меньше всего здесь применимы.

Новая медицинская тех­ ника и техника обучения позволят выявить этот характер труда, позволят ему в полной мере проявиться. Надо на­ деяться, что через два-три десятилетия врач, не ведущий научно-исследовательской работы, не дающий творческой продукции, будет столь же нежелательным явлением, как «почивший на лаврах» доцент современного вуза.

Мы идем к тому, что даже для преподавания в начальной школе и для работы воспитателем в детском саду потребуется уро­ вень развития современного доктора наук. (Профессор П. Я. Гальперин, давно уже ведущий интересные исследо­вания психологии детей в раннем возрасте, добавит, оче­видно, что именно детсадам и яслям следовало бы в пер­ вую очередь придать престиж научных учреждений.)

Возможности роста числа людей, занятых в этих обла­стях, представляются на современном этапе неисчерпае­мыми. Все сказанное убеждает нас в том, что в последнюю треть века следует ожидать существенного повышения роли и престижа так называемых непроизводительных от­ раслей. Тенденция к такому изменению прослеживается уже давно. Удельный вес непроизводственной сферы возрос за чет­ верть века почти вдвое (с 11,7 до 20,0%).

Значительным является факт, что особенно интенсивно шел рост тех не­ производственных отраслей, которые связаны с творче­ ской деятельностью,— просвещения, здравоохранения, ис­кусства, науки (с 5,9 до 13,8%). Даже если исходить из того, что динамика изменений в соотношении производст­венной и непроизводственной сфер сохранится прежней, а не усилится, то к концу столетия в собственно материаль­ном производстве будет трудиться лишь 50% всех заня­тых в народном хозяйстве.

Если заглянуть дальше (а такое даже очень далекое «заглядывание» путем мысленного развития существую­ щих тенденций необходимо не только в фантастической ли­ тературе, но и в целях правильной научной ориентации), то мы уже не увидим теперешних заводов и фабрик, этой основной арены производственной деятельности людей.

Став полностью автоматизированным, т. е. полностью тех­ ническим, материальное «производство» перестанет быть производством в том смысле, в каком этот термин мы не­ пременно связываем с непосредственной деятельностью людей. Общественное производство грядущего будет скла­ дываться из творческой, поисковой деятельности людей, занятых главным образом в сфере науки, и из автомати­ чески функционирующей системы технических устройств, обеспечивающей изобилие материальных благ.

Автоматизированные заводы и фабрики будущего фан­ тасты и социологи нередко рисуют в виде «светлых, про­ сторных корпусов», где «много зелени и солнца». Но пол­ ностью автоматизированное производство будущего, скорее всего, будет представлять нечто прямо противоположное, так как и свет, и простор, и зелень нужны рабочим, но аб­ солютно ни к чему кибернетическим устройствам. Не есте­ственнее ли предположить, что человечество, дабы не за­грязнять атмосферу и не загромождать планету, перенесет автоматическое «производство» материальных благ под землю или под воду, а зеленью и солнцем будет вдоволь наслаждаться на ее поверхности?

Автоматизированная техническая система, занятая вы­ работкой материальных средств существования, уже пере­ станет играть ту роль в жизни человеческого общества, которую играло непосредственное производство материаль­ных благ в ранние периоды жизни общества, в периоды его предыстории. В противном случае пришлось бы при­ знать ведущую роль «роботов», производящих материаль­ные блага, по отношению к научной, «непроизводительной» деятельности человека.

Техническая система, обслуживающая материальные потребности человека, станет лишь частью научного про­ изводства, лишь его подчиненным моментом. Она явится институтом исполнительным, т. е. сферой практической реализации новых научных идей, в то время как науку можно будет назвать, так сказать, институтом законодательным.

Еще до того, как материальное производство полностью автоматизируется, непосредственный физический труд в процессе производства имеет тенденцию уступить решаю­ щую роль в жизни общества интеллектуальной деятель­ности, научному труду. Эту тенденцию с поразительной прозорливостью отметил еще К. Маркс в подготовитель­ ных рукописях к «Капиталу».

Он писал, что непосредст­венный труд и его количество как определяющий принцип производства количественно сводится к меньшей доле, а качественно превращается «в момент хотя и незаменимый, но второстепенный, по сравнению с всеобщим научным трудом, технологическим применением естествознания».

Во времена Маркса тенденция эта проявлялась как по­тенциальная возможность, заложенная в зародыше в са­мом характере крупного машинного производства; в наше время она начинает проявляться реально, поскольку непо­средственный физический труд сокращается, а труд науч­ный возрастает.

Уже в предвидимом будущем в распределении людей, занятых в материальном производстве, произойдут большие изменения. Профессии, связанные с тяжелым физиче­ским трудом, с выполнением бездумных механических опе­ раций, отомрут. Преобладание получат инженерно-техни­ческие профессии, связанные с ремонтом, наладкой, регу­ лированием сложной кибернетической аппаратуры и с разработкой новой техники, ее конструированием. Выпол­нение этих функций будет приближаться, по существу, к разновидности научно-исследовательской деятельности.

Наука явится со временем не только доминирующей, но и- всеобщей формой производительной деятельности, тогда как искусство станет всеобщей формой эстетической дея­тельности. При этом грани между ними будут очень ус­ ловны (см. очерк семнадцатый).

Западные исследователи науки, обосновывая ограни­ченность ее развития в будущем, в качестве наиболее вес­ кого аргумента выдвигают соображение, что лишь очень небольшое число людей способно к научной деятельности.

Д. Прайс приводит данные (основанные на системе тес­ тов), что сегодня в науке используется только 1 из 25 че­ ловек, способных к науке вообще, и 1 из 5 человек, спо­ собных стать выдающимися учеными В идеальном слу­чае, по его мнению, в науке не может быть занято более 8% населения из-за неспособности большинства людей к этому роду занятий. Однако Прайс полагает, что никогда даже этот весьма ограниченный резерв наука не сможет реализовать, так как талантливые люди нужны и в дру­ гих областях.

Доводы очень уязвимы. Прежде всего потому, что они исходят из неизменности тех общественно-экономических условий, которые позволяют выявить и воспитать определенный уровень способностей.

Способности могут быть и должны быть развиты. Как можно судить о наличии спо­ собностей к научной работе у людей, которые не имеют даже понятия об этой работе? Из истории нашей страны известно, что народники в XIX в. считали русских кресть­ян абсолютно неспособными к фабричной работе и доказы­вали поэтому, что индустрия в России не получит распро­ странения. Мы видим, что вышло из этих пророчеств. Не так ли обстоит дело и со способностями к науке?

Научная деятельность долгое время была (а в капита­листических странах и есть) социальной привилегией избранных. На ней все еще лежит некоторый ореол элитар­ности, кастовости, исключительности, который гипнотизи­рует западных ученых, побуждает возводить неприступ­ные храмы-крепости для богини мудрости, куда вход не­ посвященным закрыт от века и навсегда. Исторические успехи нашей страны в области науки объясняются глав­ ным образом тем, что Октябрьская революция распахнула двери этого храма для широких слоев рабочих, крестьян, служащих.

Другая основа для выводов об ограниченности людских ресурсов науки состоит в неисторическом подходе к самой науке. Молчаливо предполагается, что научная деятель­ ность всегда останется той, какой мы ее знали. Но это не так. Научная деятельность будущего, охватывая все сфе­ры жизни общества, будет несравнимо более разнообраз­ной, чем сейчас, потребует применения широчайшего спек­ тра человеческих способностей, в том числе и способно­ стей, связанных с использованием физической силы, сноровки, умелости, ловкости рук.

Наука потребует не только кабинетных мыслителей, но и смелых эксперимен­таторов, предприимчивых организаторов, отважных путе­ шественников, покорителей космических пространств, тонких знатоков человеческих душ, безрассудных фанта­ зеров, блестящих ораторов, одухотворенных поэтов, роман­ тических мечтателей. Не исключено, что все эти качества будут сочетаться так или иначе в каждой личности.

Перестав быть особой профессией, наука вберет в себя лучшее из всех когда-либо существовавших профессий. Вместе с тем, естественно, станет анахронизмом и само понятие «наука».

Таким образом, начинающаяся ныне вторая индустри­альная революция вносит, как мы видим, новое коренное изменение в уклад хозяйственной жизни. Вытесняя рабо­ чих из сферы физического труда в область интеллектуаль­ной деятельности, автоматизация ломает сложившуюся в результате первой индустриальной революции структуру современного общества, она все более перелагает основные производственные функции на те слои интеллигенции, ко­ торые ранее сколько-нибудь существенной роли в производственном процессе не играли.

Идеал коммунистического общества — сделать всех сво­ их членов высокоинтеллигентными, всесторонне развиты­ ми творческими личностями — полностью соответствует тенденции второй индустриальной революции, в резуль­тате которой наука из фактора производственного процесса превратится во всеобщую производительную силу, в ре­ шающую сферу человеческой деятельности.

Говоря словами Дж. Бернала, эра фабричной промыш­ленности в качестве главного занятия человека подходит к концу. Вместе с тем подходит к концу крайне непроизводительное, расточительное использование человека преи­мущественно как обладателя физической силы. Обществен­ное производство, построенное на основе использования всемерно развитых интеллектуальных способностей всех членов общества, будет несравнимо более эффективным. Шесть тысяч лет назад человечество сделало скачок в своей истории, начав переход к сельскохозяйственному об­ разу жизни.

Двести лет назад оно вступило в новый пе­ риод — эпоху индустриального развития. Ныне, подходя к рубежу третьего тысячелетия нашей эры, мы оказываем­ ся у порога второй индустриальной революции, которая призвана довести процесс индустриализации хозяйства до его логического конца (т. е. устранить человека из техно­ логического процесса), сделать его всеохватывающим (т. е. поставить на рельсы развитой индустрии не только промышленность, но и сельское хозяйство, строительство, транспорт, сферу бытового обслуживания, управления и даже сферу науки), сделать его глобальным (т. е. охватить все страны и все народы без исключения).

Вместе с тем вторая индустриальная революция озна­чает переход к новой цивилизации. Последнюю, в отличие от аграрной и индустриальной, можно назвать сциенти­стской цивилизацией. Эту грядущую цивилизацию Маркс и Энгельс характеризовали как период подлинной истории человечества, как коммунистическое общество.