Преступность в различных государствах сравнительный анализ

Сравнительный анализ показывает, что в странах семей общего и континентального права регистрируемая преступность самая высокая; она на несколько порядков выше, чем в государствах мусульманской правовой семьи, где фиксируются самые низкие показатели. Такой вывод подтверждается иными криминологическими исследованиями.

В своей статье «Ислам и преступность: нравственное общество мусульман» Саид Хусейн Серайзаде показывает, что в странах мусульманской правовой семьи общий уровень преступности характеризуется сравнительно низкими показателями.

Материалы таблицы дают основания и для более общего вывода: население государств, которое придерживается собственных традиционных (цивилизационных) нравственных ценностей, демонстрирует меньшую криминальную активность по сравнению с последователями современных западных стереотипов.

Например, низкие показатели преступности в Индии обусловлены мощным антикриминогенным потенциалом индийского традиционализма, который блокирует любые социальные девиации и экстремистские инициативы на уровне мотивации.

Индуизм, который исповедует около 80% населения Индии, связан с самосовершенствованием, а не с изменением окружающего мира. Доктрины дхармы (совокупности установленных норм и правил, соблюдение которых необходимо для поддержания космического порядка) и кармы (влияния совершенных действий на характер настоящего и последующего существования) являются для большинства граждан Индии руководством к действию, а не пустым морализаторством.

В этом контексте явственно просматривается криминогенность развития по пути «традиционализм – постмодернизм». А. И. Макаров справедливо обращает внимание на хрупкость и опасность глобалистско-прогрессистских схем исторического процесса, разрабатывавшихся в западноевропейском рационализме на протяжении последних двухсот лет, уместно цитируя слова Германа Гессе: «Уже пол-Европы, уже по меньшей мере половина Восточной Европы находится на пути к хаосу, мчится в пьяном и святом раже по краю пропасти, распевая пьяные гимны, какие пел Дмитрий Карамазов. Над этими гимнами глумится обиженный обыватель, но святой и ясновидец слушают их со слезами».

Уход от нравственно-религиозной и этической традиции закономерно сопровождается увеличением частоты противоправных деяний, а возвращение к ней снижает криминогенность социума. Очевидная ясность данного тезиса вызывает ярое отторжение со стороны представителей постмодернизма, которые выбирают простую тактику дискредитации оппонентов путем обвинения их в дикости и фанатизме.

В то же время обращает на себя внимание снижение показателей преступности в государствах семьи общего права, что указывает на эффективность тех усилий по борьбе с преступностью, которые предприняли правительства и правоохранительные органы этих стран в новом веке.

В других государствах показатели преступности где-то также снижаются, где-то, напротив, растут. В государствах семьи общего права низки показатели убийств, но высоки корыстно-насильственной и корыстной преступности.

Учитывая отказ Запада от проекта «государства всеобщего благоденствия» (welfare state) после крушения СССР, последствия глобального финансового кризиса, следует отметить, что экономическое положение основной массы населения западных стран резко ухудшилось. Об этом свидетельствуют материалы ООН.

Установленное соотношение криминологических показателей в целом фиксирует известную закономерность – совершение преступлений является способом выживания. Тем большее удивление вызывает тенденция к стабильному снижению преступности в странах англосаксонского права, в особенности в США.

Характерно, что рассеять это недоумение призвано новое направление в криминологической науке – апофатическая криминология. Апофатическая криминология отрицает возможность логического познания причин криминальной динамики (включая вековой опыт криминологических исследований), она утверждает, что преступность – это эпифеномен, с которым нужно работать, не замахиваясь на большие социальные реформы, не борясь с бедностью, экономическим и этническим неравенством и т. д.

NGIC выделяет следующие этнические банды: азиатские, африканские (сомалийские и суданские), карибские (доминиканские, гаитянские, ямайские), смешанные («гибридные»). Существуют тюремные этнические банды: «М» (La Eme) – мексиканская мафия, «N» – (Nuestra Familia – «Наша семья»), «Техасский синдикат» (Texas Syndicate) – латиноамериканские банды, банды афроамериканцев: «Нация крови» (United Blood Nation) и др.

В целом в США в 2011 г. в 33 тыс. банд состояло около 1,4 млн человек. Исследователи отмечают тесную связь миграции и молодежного гангстеризма, что указывает на тревожные тенденции: банды становятся значимым местом адаптации нелегальных мигрантов и социализации молодежи.

В отличие от постмодернистского общества, не имеющего никакой объединяющей идеологии, банды нередко предлагают четкие и понятные правила поведения, в которых присутствует определенная нравственная основа.

Преступность в странах романо-германской правовой семьи характеризуется ростом насильственной преступности практически по всем европейским странам. Как представляется, это обусловлено проблемами аккультурации мигрантов, принимающих гражданство и подданство стран Европейского союза.

Кроме того, само европейское общество стало более чутко относиться к фактам насилия и реагировать на такие проявления, которые ранее находились на периферии внимания. Так, с начала 2000-х гг. криминологи Западной Европы стали активно исследовать вопросы сексуального домогательства на работе, домашнего насилия, насилия в отношении детей. Это положительно повлияло на политику регистрации таких преступлений полицейскими органами. Поразительно, что в цивилизованной, внешне благопристойной Европе широко распространено сексуальное насилие в отношении детей.

Центральные норвежские газеты Aftenposten, VG и городская газета Byavisen Oslo в конце 2012 г. сообщили, что в норвежском поселении Ромерике судят мать и отца, которые насиловали в подвале собственного дома своих родных троих младенцев. Женщина-феминистка, мать четверых детей, созналась в суде Ромерике, что она педофил. Создав в коммуне (муниципальном образовании) Алвдала педофильную сеть, она предоставляла своих родных детей родственникам, знакомым и друзьям для сексуальных опытов с ними.

По делу Алвдала в 2012 г. были осуждены 10 взрослых, жертвами стали как минимум 5 детей. В 2012 г. в Осло вышла книга «Предательство норвежской мамы» (Mammas svik), в которой рассказывается о подобной норвежской практике. Характерно, что Брейвик, расстрелявший в 2011 г. около двух сотен детей и молодых людей, в детстве подвергался сексуальному насилию со стороны родственников.

Халил Ибрагим Бахар и Исмаил Ферт видят в этом издержки статистического учета, утверждая, что по мере модернизации Турции у населения снижается страх перед угрозой преступности. Думается, что это крайняя точка зрения, которая защищает и пропагандирует западные ценности (по крайней мере, в сфере правоохранительной деятельности).

Существует и другая крайность, проявляющаяся в утверждении, что исламская концепция борьбы с преступностью заключается в ее уничтожении, начиная с преступных помыслов и заканчивая возможным их совершением. Представляется, что истина здесь находится где-то посередине.

Опасно как безудержное стремление стран исламского мира быстро модернизироваться, так и движение в обратном направлении – к «чистому» исламу. И в том и другом случае страдают люди: в первом – от уничтожения привычной среды обитания.

В то же время следует признать специфическими характеристиками преступности в Китае и Японии то, что иностранцы сравнительно редко становятся жертвами преступлений на территории этих государств, а преступность в целом отличается (от западных стран) сравнительно невысокими показателями.

В государствах славянской правовой семьи возрастает общественная опасность беловоротничковой преступности, хотя острие уголовной репрессии направлено против обездоленных граждан.