У истоков классической науки

Новая философия радикально меняет наиболее общие ценно­стные ориентиры человека. Средневековый идеал отстраненной от мира, созерцательной жизни сменяется идеалом активной де­ятельности, опирающейся на истинное знание о мире. Несмотря на то, что эмпиризм и рационализм выступали как конкурирую­щие мировоззрения, расхождение между ними касалось скорее средств, чем целей познавательной деятельности.

Ньютон устанавливает связь между галилеевской механикой земных тел и небесной механикой Кеплера, доказывая, что движе­ние планет и движение земных тел, которые, как полагали до него, не имеют между собой ничего общего, в действительности пред­ставляют собой лишь частные случаи проявления единого уни­версального закона всемирного тяготения.

Благодаря этому на смену античной концепции Космоса как иерархически упорядо­ченной системы приходит фундаментальная для науки Нового времени идея Универсума, законы которого представляются абсо­лютно одинаковыми для всех без исключения областей Вселенной. В результате вертикально ориентированный миропорядок Средневековья с его фундаментальной оппозицией горнего и дольнего уступает место плоскому, во всех направлениях одинако­вому природному миропорядку.

Хотя для самого Ньютона глубинными мотивами естественно­ научных изысканий были его религиозные воззрения, но от его теизма уже рукой подать до универсального детерминизма Лапла­са, абсолютно уверенного в том, что точное значение координат и импульсов всех частиц во Вселенной совершенно однозначно оп­ределяет ее состояние в любой, сколь угодно отдаленный момент времени. Новое мировоззрение больше не оставляет места для за­ гадки и тайны, во всей Вселенной не остается больше уголка, куда наука не могла бы “сунуть свой нос” в надежде получить исчерпы­вающий ответ на любые вопросы.

Именно ньютоновская идея Универсума, исключающая разли­чия между небесным и земным мирами, наряду с идеей Бога как всеведущего существа, послужила основой и оправданием приме­нения безличных логико-математических построений к анализу земных (прежде всего физических) процессов. В новой перспекти­ве перед человеком открылся непривычный и ранее неизвестный мир, управляемый единым сводом каузальных (причинных) зако­нов, каждый из которых имеет точное математическое выражение.

Высшим авторитетом в этом новом мире становится уже не Бог, творящий мир по своей воле, а математизированный разум, предписывающий законы не только природе, но и самому ее Творцу. В результате наука, претендующая на статус “полномочного представителя” высшего разума, выступает с претензией на то, чтобы “от имени” этого разума взять на себя роль высшей контролирую­щей инстанции по отношению и к самому Богу, поскольку считает себя единственно компетентной в вопросе о том, что Он может и чего не может произвести.

Таким образом, претендуя на высшее знание и на высшее могущество одновременно, наука Нового вре­мени перехватывает инициативу, присваивая себе те прерогативы, которые в Средневековье безоговорочно принадлежали церк­ви. Основу претензий науки на роль высшего авторитета составляет непоколебимая убежденность в том, что всякое явление мо­жет быть, при условии строгого соблюдения определенных мето­дологических правил и процедур, совершенно точно и однозначно соотнесено со всеми предыдущими и последующими явлениями.

Мир Средневековья – это мир, упорядоченный согласно власт­ной воле Творца, не только создавшего этот мир, но и постоянно поддерживающего его существование. Мир новой науки (даже если он и признается сотворенным Богом) лишен постоянного за­ботливого внимания Создателя. В нем все происходит “само со­бой”, согласно раз и навсегда данному безличному каузальному закону, изменить который не в силах даже тот, кто его установил.

Можно сказать, что сама природа как система неукоснительно строгого порядка буквально создается в процессе становления на­уки, возникновение которой является революционным изменени­ем наиболее фундаментальных представлений о господствующем в мире порядке. Однако и внутри самой науки эти представления сформировались не сразу, а подходы к их формированию и утвер­ждению были далеко не однозначны. Во всяком случае, можно за­метить различие в этих подходах между эмпиризмом, с одной сто­роны, и рационализмом, с другой.

У философов, чьи труды лежали у истоков новоевропейского идеала научной рациональности, можно обнаружить диамет­рально противоположные взгляды на гносеологическое значе­ние каузальных отношений. Так, например, рационалист Лей­бниц говорит, что ’всякое полное действие репрезентирует [свою] полную причину, поскольку из познания этого действия я всегда могу прийти к познанию его причины”. Эмпирик Юм, напротив, утверждает, что “…всякое действие есть явление, от­личное от своей причины.

В силу этого оно не может быть от­крыто в причине, и всякое измышление или априорное представление его неизбежно будет совершенно произвольным”. Но если причина “полностью репрезентирована” в следствии, – это означает, что логика нашего познания должна быть так же последовательна и непрерывна (континуальна), как и цепь причинно-следственных связей в природе.

Если же следствие отлично от своей причины, так что его обнаружение может быть “совершенно произвольным”, – это значит, что как в по­знании, так и в бытии возможны разрывы, “нелогичные” пере­ходы, а сама система нашего знания (как и отображенная в системе этого знания природа) представляет собой то, что впос­ледствии М. Фуко охарактеризует как “дисконтитуитет”. Речь здесь идет не только о гносеологическом, но и более фундамен­ тальном онтологическом различии между природой эмпири­чески наблюдаемой и логически мыслимой: которая из них яв­ляется истинной, “настоящей” природой?

Например, астрономы XVII в. обнаруживают расхождение меж­ду математически вычисленными (строго эллиптическими) и ре­ально наблюдаемыми (отклоняющимися от правильных эллипсов) орбитами планет. Какие из этих орбит следует признать истинны­ми? Те, по которым планеты действительно идут? Или те, по кото­рым они должны идти, подчиняясь математической закономернос­ти?

Классическая наука склоняется к лейбницевской идее о гармо­нии математики и природы: “Cum Deus calculat, f i t mundus” Но это положение есть не что иное, как определенный онтологический по­стулат, который неявно присутствует в фундаменте классической науки. Согласно ему, вся природа безоговорочно подчинена мате­матически выраженным законам, действие которых проявляется в непреложности причинно-следственных отношений.

В результате принятия лейбницевской (рационалистичес­кой) трактовки бытия и познания формируется и получает ши­рочайшее распространение отношение к природе как к некому внеисторическому образованию. Ведь если “полная причина” всякого явления представлена в нем как “полное следствие”, это Как Бог расчислил, так мир и устроен (лат.).

Рассматривая свой объект как вечный и неизменный, классическая наука стремится и своим формулировкам придать столь же вечный и неизменный харак­тер. Ее целью становится создание некого вневременного фунда­ментального “свода законов”, описывающих весь мир. В течение трех последующих трех столетий лейбницевский идеал научной рациональности становится господствующим среди философов, методологов науки и самих ученых.
В массовом же сознании убеждение в том, что благодаря про­грессу математизированного естествознания мы, наконец, сможем обрести исчерпывающее знание всех явлений природы, сохраня­ется вплоть до сегодняшнего дня.